Игры, в которые играют люди

Фестиваль начался. Окончательно и бесповоротно. Торжественно и пленительно. С пафосом важного публичного мероприятия и домашним уютом.

«Ludi» заставили орловских зрителей играть в свои игры. По своим правилам.

Критерий здесь — мастерство и талант. Приз — необычайно яркие впечатления, наполняющие даже самую пресыщенную или ленивую душу.

В день открытия публика получила первый сюрприз. Спектакль Центрального академического театра Российской армии «Шинель» (режиссер-постановщик народный артист России Борис Морозов). Для актеров это высокий старт, который поднял планку фестиваля настолько, что сфальшивить было уже просто невозможно. Искусство сразу отделилось от искусственного. На сцене оживали чувства, мысли и мечты, заставляя зрительские души с первых же нот эмоциональной волны петь им в унисон. На то мы и люди.

Напряженные фонари. Вечная серость и чужие безразличные спины. Это все непременные черты холодного города и одинокой жизни.

Заснеженные дома, холодный воздух Санкт-Петербурга среди летнего зноя диссонанса не вызвали.

В одном департаменте работал чиновник. Все скучно, серо и обычно.

На сцене театра «Свободное пространство» творил народный артист России Федор Чеханков.

Башмачкину не под силу докричаться до глухого и безразличного мира, до сослуживцев, до пьяного портного. Он живет в белой метели, где видны одни только очертания справедливости и разума. Зато Чеханкова зритель видел явственнее, чем позволяет глаз, — зрением души.

Все обман, все мечта... Несправедливость вросла в почву быта надежнее, чем честь и ум, получила корни и считается отличным фундаментом для чужого самоутверждения. И что делать в таком мире вечному титулярному советнику, который просто служит с любовью, возможно, за неимением другой любви, а может, по каким другим нам неведомым причинам... Башмачкин словно покрыт куполом своей умиротворенности и странной уверенности в правильности единственно верного русла жизни. От этой розовой сферы отскакивают все пощечины и удары, но ушибы и ссадины остаются в сердце.

И сам актер иногда отделяется от своего сценического тела, чтобы стать Автором, этакой мировой душой. Глядит свысока, мыслит рационально и безапелляционно верно.

Как много в человеке бесчеловечья...

Но страшнее всего банальная пустота.

Башмачкин способен чувствовать. Однако, кажется, что он неожиданно проснулся и в полусне позволил себе не то, что просто фантазировать, а осуществить свою мечту. Такую, на которую хватило дерзости, денег и жизненных сил. Шинель. Одухотворение. Самый торжественнейший день. Акакий Акакиевич полон счастья. Он и сам уже будто поверил, что в шинели он человек. Другие поддерживают эту игру, усмиряя канцелярское остроумие. И вроде бы, есть тот, кто не засмеялся, тот, кто не повернулся спиной...

Как все хрупко и относительно.

Тонкая психология и грозная баба с пустыми ведрами. Итальянский карнавал и страшная пустыня улицы. Вопль Значительного лица и наглые выходки грабителей. А какая разница?!

Мечта помогла со всем этим примириться. Гибель надежд сделала все одинаково невыносимым.

«За что вы меня обижаете», — говорит герой.

А в душе такая тупая боль.

Ты сделать ничего не можешь. Сейчас, потому, что это спектакль. И потом, потому, что это мир. Всюду свои правила.

Но все страшное, милое, жестокое и манящее превращается в сонный бред, откуда даже последние крики умирающего доносятся в жестокой агонии. Одиночество. Боль. Горе.

Обычное горе. Чеханков ничего не прибавляет и не «доигрывает». Безыскусное и всепоглощающее. Тупое и безраздельное. А что потом? Снова этот круговорот. И Акакию представляют нового младенца, которого вновь назовут в честь отца, который станет новой жертвой старого мира. Не беда, что живой ребенок больше похож на сверток ткани. Ведь и в том, и в другом была заложена мечта: жизнь изменится; маленький человек получит, наконец, свое признание.

Может, и не нужно было в спектакле упоминание о призраке, который ищет свою шинель...

Но классика чувств заставляет придерживаться классики жанра. Это, наверное, правильно.