3 июня в Орле открылся 2-й Международный фестиваль камерных и моноспектаклей «LUDI». Непосредственно фестивальной программе предшествовало праздничное открытие с фанфарами духового оркестра и небольшим театрализованным представлением, а также пресс-конференция, на которой члены жюри поделились с представителями орловской прессы своими ожиданиями от работ, заявленных в программе.
Нина Мазур — вице-президент Международного Форума Тетра одного актера (МИТ, ЮНЕСКО), художественный руководитель Международного театрального фестиваля «Театрион» (Германия, Ганновер):
— Афиша «LUDI» очень интересная, некоторые спектакли я буду смотреть впервые. Надо заметить, что отличительная черта фестиваля в том, что он русскоязычный: зарубежные театры привозят спектакли на русском языке или с переводом (как это было на израильском моноспектакле «Гимпель — дурак». — Прим. авторов).
Александр Бармак — заслуженный деятель театральных искусств РФ, профессор кафедры музыкального театра Российской Академии Театрального искусства (Москва):
— В этом году афиша более событийно насыщена, чем в прошлом. Для меня основным критерием выбора того или иного спектакля станет его художественная выразительность. А вообще, в оправдание замечательного названия «Люди-Игры», главное — что скажут люди.
Александр Иняхин — театральный критик, обозреватель журнала «Страстной бульвар», г. Москва:
— Лично я до этого не видел ни одного спектакля из тех, что есть в афише фестиваля. Чувствую, нам придется плотно работать. Основные ожидания — открыть новых актеров и их работы, главное в оценке — профессионализм.
Майя Романова — театральный критик, автор программы «У театральной карты России» на «Радио России»:
— Камерные и моноспектакли — это уникальное сочетание, такого на фестивалях практически не бывает. Посмотрим, в какую картину сегодняшнего состояния театра это сложится. Оценивать спектакли будет сложно, но чем они разнообразнее, тем интереснее. Ведь фестиваль делается для зрителей, а не для критиков.
В составе жюри также Мария Танана — театровед, преподаватель Вильнюсской коллегии, директор международного фестиваля моноспектаклей «Отражение», Литва. Председатель жюри фестиваля Второго Международного Фестиваля камерных и моноспектаклей «LUDI», кандидат искусствоведения, заведующая кабинетом критики Союза Театральный Деятелей (Москва) — Элеонора Макарова.
Кроме того, на фестивале работает молодежное жюри, группа студентов и преподавателей орловских высших учебных заведений, — они выдвинут свои независимые номинации.
Первым фестивальным событием стал моноспектакль "Коба«Каунасского камерного театра (Литва), о котором речь велась на первой пресс-конференции.
Монолог старого человека, как обозначен жанр одноименного произведения Э.Радзинского, по которому поставлен спектакль, посвящен непростой личности И.В.Сталина и ведется от имени его друга и соратника Фудзи. Таким прозвищем рассказчика наградил сам Коба за его «восточные глаза и странные японские скулы». А потом искусно «пошутил», наградив обвинением в шпионаже в пользу Японии...
Режиссер спектакля — Станислав Рубиновас, заслуженный деятель искусств Литвы, театральный педагог.
Исполнитель — Александр Рубиновас — известный литовский актер, сотрудничает со своим отцом в Каунасском театре.
Сценография спектакля незамысловата — обеденный стол, покрытый тяжелой скатертью, тумбочка, чайник, кипятильник, клещи для колки орехов, одинокая лампочка Ильича, висящая на длинном электрическом проводе. Перед зрителем одинокий старый человек, долго молчащий, медленно переступающий по половицам комнаты, колющий грецкий орех этими щипцами. Внезапно он поднимается со стула, и встает в знаменитую позу Кобы — с немного вытянутой рукой и импровизированной курительной трубкой, приподнятым подбородком... «Мы с ним дружили. Мы подружились в лихое время... Да, для меня он всегда был Коба. Мой друг Коба. Мой соплеменник Коба», — открывает свой монолог о личности вождя Фудзи.
«Черную работу Революции», когда Коба выбирает самую верную тактику — «заманить в ловушку и прикинуться другом», сменяют годы, когда начинают исчезать по тюрьмам и попадать в расстрельные списки не только враги Сталина, но и его друзья. Фудзи был приговорен к 10 годам лишения свободы, отсидев четыре из них, был выпущен на свободу. Возможно, благодаря письмам маленькой дочери Фудзи «Лучшему Другу советской детворы» Сталину. «Пионерка Нона» носила их на почтамт практически каждый день.
Весь рассказ о друге Фудзи пропитан более чем мучительными эмоциями — любовь до подобострастия к соратнику, соплеменнику, ДРУГУ смешивается со страхом перед ВОЖДЕМ («для жены он был Бог, спустившийся с небес»).
Коба напомнил о себе телефонным звонком в контору, в которой работал корректором Фудзи. Одна из сильнейших сцен спектакля — подготовка и встреча двух некогда друзей (а кто они друг другу теперь?..) в коммунальной маленькой комнате Фудзи.
Фудзи ползает по полу и чистит каждый угол, прячет всю домашнюю утварь в тумбочку — символ, как и расколотые орехи. Кажется, страхом пропитан самый воздух «комнаты», где сойдутся двое соплеменников.
Монодрама подразумевает наличие одного героя. Однако персонаж Александра Рубиноваса «раздваивается» — перед нами и Коба, восседающий на стуле и теребящий дочку героя за ушко, и сам Фудзи, проходящий испытания на верность. И прошедший их, жалкий и сломленный, подобный верному псу, получивший в награду квартиру и восстановленный в должности наркома.
Внешняя трагедия Фудзи выражается в вечном ожидании своего последнего рассвета. Внутренняя заключается в том, что самый большой порыв невольной и в то же время осознанной любви к Кобе прерывается предательскими «жестами» Сталина: желание последнего перевести грузинскую поэму Ш. Руставели на русский язык выглядит едва ли не кощунством, почти предательством родины обоих героев. Как и предложение пригласить «кого-нибудь из наших, ну...Лаврентия» (Берию. — прим. авторов).
Финальная сцена спектакля — прогулка Фудзи и Кобы на даче последнего в 1951 году, спустя более 10 лет с момента их встречи в коммуналке. Сталин, в бешеном потоке мыслей, напевая «Сулико», вспоминает тех, кто когда-то были их общими друзьями (подлинных «наших»). «Нету Серго! Нету Ладо! Никого вас нету!», — горькие причитания, почти со слезами на глазах.
Герой Александра Рубиноваса перевоплощается в Сталина. Накидывая скатерть наподобие длиннополого плаща, становясь на табурет, он буквально вырастает. Самая суть личности вождя советского народа, по видению автора текста и режиссера спектакля, предстает перед зрителем. «Все вы хотели убить Кобу! Не удалось! Не вышло, б... дети! Он сам вас убил!» — с громогласной жестью в голосе, смешанной с сумасшествием и сталью диктатора.
Однако противоречивость личности вождя не оставляет нас и в финале рассказанной истории — к стали примешиваются слезы, а герою Фудзи вспоминается грузинская пословица: «Легче перенести смерть брата, чем смерть друга». И снова, где-то на грани истины и абсурда, как маятник, раскачивается потухающая лампочка Ильича...
Спектакль «Класс Бенто Бончева» в постановке режиссера Михаила Угарова Центра драматургии и режиссуры А.Казанцева и М. Рощина (г. Москва) завершал первый фестивальный день. Сразу отметим, что орловская публика неоднозначно отреагировала на «комедию идей» от Максима Курочкина, автора произведения, по которому поставлен спектакль.
Возможно, с недоверием отнеслись к самой форме исполнения спектакля в так называемой манере «читки новодрамовской пьесы». Были и те, кого явно смутили обнаженные тела актеров, которые, по пьесе, не чувствуют стыда от собственной наготы. Вина и заслуга того или иного восприятия «Класса...» — в его идее.
Итак, события разворачиваются в неопределенном будущем. Основная дилемма этой абсурдистской по жанру «новодрамовской» вещи заключается в том, что любовь стала атавизмом. «Половой период развития цивилизации» остался далеко позади: дети выращиваются искусственными методами, а наука «той современности» изучает артефакты (старые литературные произведения о любви, порновидео и т.п.) как доказательство того, что когда-то все же между противоположными полами имела место любовь. Студенты слушают курс лекций от доказывающего эту мысль профессора (играет сам Угаров), но не верящего в нее. Иные спекулируют на чувстве, притворяясь пылкими любовниками (как знакомая профессору пара-пример Фрэнка и Эммы). А вот Бенто Бончев (ему присвоено «смешное болгарское имя» на фоне реалий американской действительности, взятой автором за основу) вначале верит в то, что влечение между людьми когда-то было и требует доказательств этого, но затем становится заложником идеи о том, что любви никогда на этой планете не существовало.
Но если не знаешь что такое любовь, никогда не поймешь, что такое ревность. Великие притворщики Фрэнк и Эмма, исчерпав свои «теоретические познания о любовной близости», понимая, что легенда их «любви» уже не может кого-то привлечь, кончают жизнь самоубийством.
Изначально пьеса, написанная Курочкиным, задумывалась как «детектив о любви». В результате получилась социальная антиутопия, где главным героем стала идея. У себя в «родном» театре спектакль предназначался для малой камерной сцены. В «Свободном пространстве» «Класс...» разместился на сцене большого зала театра. Может быть, эта дистанция между зрителем и актерами не дала в полной мере проникнуться главными мыслями спектакля. А может быть, этому помешали формы воплощения и сама подача идеи.
К слову сказать, интимные отношения и любовь «людей будущего» все-таки захватили — после того, как одна из экспедиций по Амазонке обнаружила дикие племена, все еще занимающиеся сексом.
А главный герой Бенто все так же яростно поклоняется своему знанию, критике половой теории, до последнего. Он объявляет любовь то метафорой, то массовым психозом и заявляет: «Мы не нуждаемся друг в друге потому, что не нуждаемся друг в друге». И пока он не верит, планета живет своей жизнью, плодясь и размножаясь... по любви. А его отношения с бывшей студенткой так и остаются не более чем репетицией «очень хороших актеров»: хотя искра чувства загорается в обоих еще в самом начале действия, до самого конца пьесы они не понимают, что притяжение между ними все-таки есть, даже — какой абсурд! — после нескольких десятилетий сосуществования и производства на свет совместных же детей. Занавес.
Надо заметить, что все движения характеров и условную действительность принимать всерьез, в общем-то, не стоит. Это декорации, о которые бьется мысль о вере в любовь, сталкивающаяся со знанием о ней. Вот для чего идея о невозможности любви становится главным персонажем пьесы. И перед нами, если отбросить все «смущающие обстоятельства», по сути, возрожденный миф о потерянном рае и извечных Адаме и Еве, обреченных на незнание собственного счастья.
06.06.2011
Автор: Ирина Крахмалева, Оксана Полуничева
Источник: Городской портал InfoOrel.ru
