Не хочу умничать и манерничать, но такое со мной случается крайне редко. Посмотреть спектакль и уже спустя пару минут после выхода из зрительного зала мечтать о том, чтобы увидеть его вновь — обычно это не про меня. А тут... Впрочем, немедленный дубль два (ну, представим, что мы в неком сладком театральном сне, где всякое возможно) был бы сущим людоедством по отношению к актрисе.
Вообще, я всегда долго размышляю, с чего разумнее начать. В данном случае боязнь чистого листа оставила меня: безумно захотелось поделиться радостью от фантастической актерской работы Ольги Хоревой, этой русской Марлен Дитрих, волшебной, как, возможно, сказал бы Клим. Собственно, волшебными я бы назвала все девяносто минут спектакля «Аглая» в постановке выдающегося режиссера Владимира Берзина по произведению Клима " 8 из числа 7″ или семь дней с Идиотом«, точнее, по первой части цикла, которая называется «...оно...он...я...» («Печальный спектакль»).
Чтобы уловить поэзию между строк, надо в текст влюбиться, и здесь как раз тот счастливый случай. Режиссер был чрезвычайно деликатен с материалом, над которым священнодействовал вместе с актрисой. Но, признаться, большую часть аудитории волновала судьба не реципиента, а текста-донора. Дескать, Клим в своих авторских мытарствах был не слишком щепетилен с романом Ф.М.Достоевского «Идиот». Волновались зря. В книге автор не раз делает акцент на том, что великий роман великого Федора Михайловича был для него единственно поводом для размышления о вечном и временном в душе человека как такового и современного, в частности.
Действительно, если принять в расчет, что почти всю жизнь (обнадеживающее «почти» — это не про каждого, это про людей «не от мира сего»: пророков, поэтов, про тех, кто способен порождать смыслы самостоятельно) человек вынужден пребывать в прокрустовом ложе тех или иных контекстов, то почему надо стесняться озвучивать эту, да, неприятную, истину? Почему нельзя позволить себе рефлексировать на предмет одного из самых глубоких и таинственных романов русской и мировой литературы? В чем тогда заключается свобода художника, если не в прорыве сквозь любые душные догмы?
Не знаю, возникла ли тогда на сцене в наэлектризованном пространстве десятков раскрытых глаз тень той, романной Аглаи, что «почти также хороша, как Настасья Филипповна», но та, которая явилась, относится к удивительному женскому характеру, и вправду, интересовавшему Достоевского. Явившаяся внешне напоминает немецких кинематографических див эпохи черно-белого кино: строгий абрис выразительного лица, выражение надменное, надмирное, во взгляде — отчаяние подранка. Голос слишком громкий, слишком колючий, с баррикад — чтобы не быть уличенной в момент, когда «обшивочку прорвало».
Исток трагедии героини Клима в бескрылом, не осиянном любовью детстве. Вернее, в раннем младенчестве любовь была, но в дальнейшем, под давлением социальным устоев, патриархальных представлений о «жизни», под прессингом поведенческих стереотипов и прочих шаблонов, имя которым легион, она иссякла. Подумайте сами, способен ли любить тот, кто из Человека превратился в «типичного представителя»?
Аглаю не любили как раз за то, что было в ней не от «представителя»: за яркую индивидуальность, за свободу мысли, за неординарный ум, за собственную точку зрения. Такой «опасный» для обывателя набор и сейчас тяжкий крест для его носителя, тем более носительницы! А уж тогда...
Да, Аглая научилась защищаться, но недолюбленность на важнейшем этапе формирования личности не могла на ней не сказаться. И она сказалась. Девушка обрела страх. Обывательский страх перед силой любви, счастья, веры, надежды, которая всегда меняет человека. А ведь обыватель (этот заколдованный Человек) так боится перемен, так трусит быть «не таким, как все», так страшится жить не по жестким общественным инструкциям, а по велению своего сердца!
Аглая боится, поэтому не может выбрать. Сделать выбор под силу только свободному человеку, а она не такова. Поэтому она и мечется меж двух миров, на распутье, в зоне зеро, откуда исхода нет. Ставки сделаны, господа, ставок больше нет!
Князю же ничего не остается, как пребывать там, где он пребывает, пока Аглая, как маятник, перемещается из точки А в точку Б, не в силах обрести себя.
20.07.2013
Автор: Инга Радова
