Актер — категория этическая

Игорь Иванович Гольтяпин — это для российской периферийной сцены целая эпоха

Больше сорока лет служит он театру верой и правдой, всем талантом своим и мастерством.

Около тридцати лет из них отдано орловскому ТЮЗу. На счету актера более 150 ролей, среди которых немало таких, которыми орловская сцена вправе гордиться. Его превосходные актерские данные, интеллигентность, изящество, чувство юмора позволяли в разные годы быть героями — любовниками, титулованными особами, острохарактерными персонажами. Говорят, он играл царей, графов, баронов так, что зритель ни минуты не сомневался в его высоком происхождении. На самом деле Игорь Иванович Гольтяпин родился на Дальнем Востоке в семье одного из руководителей предприятия «Колым — золото», а его детство и юность прошли в городе Энгельсе. Первое театральное потрясение он пережил, когда посмотрел спектакль Свердловского драматического театра «Собака на сене», наполненный горячим духом Возрождения, невероятной страстью, неистовой любовью. По его признанью, в свои семь лет он впервые почувствовал себя мужчиной, рыцарем, кавалером. Театр формировал юное сознание, кристаллизовал те точки отсчета, по которым складывалась его дальнейшая жизнь.

Беседовать с Игорем Ивановичем — удовольствие большое. Его начитанность, собственный взгляд на вещи, необычайно привлекают. К примеру, я с удивлением узнала, что актер — для него — категория этическая.

-Недавно по телевизору выступал Константин Райкин, ему задали вопрос: Актеры, которые притворяются на сцене — честные люди? Он ответил, что если человек не открыт всем своим существом к миру, к людям, он хорошим актером быть не может. Я тоже так думаю. Врать в жизни и быть при этом на сцене честным невозможно. Актер изображает ту жизнь, которую ему подкидывает автор. Он не притворяется, а перевоплощается в другого человека, при этом оставаясь собой. Актер надевает на себя маску своего героя, но он должен быть органичным в этой маске, однако органика может возникнуть только тогда, когда человек не притворяется в жизни.

-Значит, по — вашему, хорошие актеры — это хорошие люди?

-В принципе да.

— Скажите, а гений и злодейство могут совмещаться в одном человеке?

— Я думаю, что нет. Гению некогда тратить время на то, чтобы искать своей зависти выход, совершать злодейский поступок. У Пушкина Сальери не может просто так умертвить Моцарта, он страдает и задается вопросом неужели Моцарт прав, и я не гений? Гений одержим не интригами и черными замыслами, а творчеством.

— Игорь Иванович, мне даже возражать вам не очень-то хочется. Хотя знаете сколько примеров я бы привела ему, когда хороший актер оказывается человеком дурным? Да стоит ли? Ведь вы, вероятно, по себе судите. Одна из статей о вас начинается так: «Сорок лет в театре без лукавства, лжи и предательства, без закулисных интриг и погони за ролями» — и это правда. Будь у вас характер другой, вы бы уже давно при вашем — то таланте и работоспособности имели всякие почетные звания. Говорят, вы так сыграли Дракулу, что ребятишки просто заходились от восторга. Почему, ведь это классический злодей?

— Ну да, злодей. Только совершенно нестандартный, не укладывающийся в одно определение. Он мрачный, холодный, но элегантный — граф все-таки! В нем проскальзывают человеческие живинки. Он бывает смешным. Какая притягательная фигура! Но я расставляю точные акценты: зло есть зло, и юный зритель не должен путать его с добром, даже если это зло такое обаятельное.

— Эх, такое бы художественное и нравственное чутье создателям нынешних сериалов про бандитов и разных отморозков!

Но что там Дракула! Мне кажется, вам интереснее играть роли, в которых есть страсть. Или я ошибаюсь?

— Да вообще-то мне интересно играть все, что дают. Я и Осла играл с удовольствием, всяких зверей. Мне кажется, страсть заложена в нашей профессии, по — другому на сцене существовать нельзя. Но не все роли предполагают одинаковую силу чувств. Есть плохие роли, ну, например, Седьмого гриба на окраине большого леса. Тут возникают страсти другого рода: артист сам себя начинает гнобить: что же я не сделал, за что мне дали такую роль.

— Ну кому-то все равно надо играть такие роли.

— Конечно. Без этого спектакля нет. Но всегда хочется, чтобы был жизненный материал.

— Игорь Иванович, самая любимая для меня ваша работа — это Барон из пушкинского «Скупого рыцаря». Признаюсь вам, когда я, посмотрев невыносимо скучный спектакль, совершенно разбитая прихожу из театра домой, меня излечивает от хандры видеокассета с «Маленькими трагедиями». Ставлю ее и проживаю вместе с вами эту странную судьбу не старого маразматика, каким всегда Барона играли, нет! Это трагедия человека, еще крепкого воина, одержимого страстью к богатству. Вы выходите...с книжкой в руках, по которой цитируете Пушкина. Ваш монолог — проповедь идеи стяжательства, идеи, которая его съела. Вашему Барону ведь даже богатства не нужно, достаточно самого сознания, что оно у него есть, потому что силой его он становится властителем старого мира, который хватает за горло мир молодой. Это страшно, смешно, это просто дух захватывает. Какая великолепная актерская работа, вмещающая так много, что хочется думать, жить, чувствовать.

— Режиссер Геннадий Тростянецкий сделал Скупого совершенно нетрадиционным. Не потому, что никогда не играли силу вот эту силу страсти,и не потому, что никогда не играли человека уходящего, вот так распорядившегося своей жизнью. Мой герой уходит с ощущением драмы, оставляя свои несметные богатства. В этой роли совместился пласт бытовой и пласт трагический. А у Пушкина все это есть. Оно только зашифровано. В тексте Пушкина столько пространства для театрализации, туда можно вставить все, что угодно, лишь бы это соответствовало авторской мысли. Человек потратил свою жизнь непонятно на что, и, в конце концов, делает открытие: для чего я это все собирал, накапливал, если жизнь кончается, а я ничего не успел сделать. Этот вопрос возникает в разные моменты у каждого человека на земле. Я очень любил эту роль.

— Игорь Иванович, вы сыграли так превосходно, полнокровно и высоко, и это не только мое мнение, а и критики столичной, но есть в этом, как это ни парадоксально звучит, свой минус. После этого все время ждешь от вас такой же высоты, но такие спектакли — это дело штучное. В последующие годы вы работаете много и интересно. Вы всегда в форме. Я даже опыты проводила, приходила на пятый, десятый спектакль, смотрела спектакли прошлых сезонов — нет, это спектакль может рассыпаться, а роль ваша, накрепко сделанная — никогда! Я люблю вашего замечательного чеховского Чубукова в спектакле Александра Михайлова «Доктора!» или Ребе из старого, но все еще любимого зрителем спектакля «Тойбеле и ее демон», или даже такая маленькая и неожиданная, совсем не шекспировская роль полицейского пристава Клюквы в спектакле «Много шума из ничего» — этого колоритного хохла — запорожца, волею постановщика нелепо затесашегося в мир шекспировских героев. В новом сезоне мы только что посмотрели вашу новую работу в спектакле «Хапун», который поставила молодой режиссер Наталья Черных. Ваш герой — отставной солдат — хуже черта, он провоцирует жителей городка на грех. А сейчас вы над чем работаете?

— В прошлом сезоне Александр Михайлов начал ставить со мной чеховского «Калхаса», я репетирую роль старого актера Светловидова.

-Но ведь это маленькая одноактная пьеска?

— Да, но там есть что играть. Пьяный актер на своем собственном юбилее открывает истину: жизнь ушла на женщин, которые его не любили, на водку, на приятелей, которые его предавали, на публику, которая его даже за человека не считала. Он приходит к открытию, что не он один, так жили, страдали и задавались главными вопросами жизни и его герои. Он понял, что зарыл свой талант, опошлил его. Я с огромным интересом работаю над этим образом.

-Интересно, а сами вы в жизни своей сталкивались с этой проблемой? Неужели ни разу не спросили себя, на что собственно ушло ваше время, не пожалели о несбывшемся, об утраченном?

-Я не жалел. Я отдаю себе отчет, что что-то делал не так, но ведь этого уже не исправишь.

— Хоть раз наступало разочарование в театре?

— В театре — нет. В системе, в которой театр был вынужден жить, разочаровывался. Система противопоказана. Как сказал Шекспир: «Весь мир — театр, и люди в нем — актеры, и каждый не одну играет роль — это и есть жизнь». А все остальное — от лукавого: политика, деньги, — все что определяет нашу жизнь. А научить человека, как в этой системе достойно жить, может театр.

— Вы же говорите об идеальном театре. На все театры, которых очень много, талантливых не хватает. Сегодня режиссер определяет, как будет существовать театр, а если он не одарен талантом, а если ему сегодня нечего миру сказать, кроме банальностей. Как актеру работать с таким режиссером?

-Убить плохого режиссера нельзя. Надо ко всему относиться философски.

-Это как?

-"Виновных нет. Берусь тебе любого оправдать за тем, что вправе рот зажать любому«.Шекспир ответ знал.

-Ну и хитрый вы лис!

— А что делать? Я воспитался в этой системе, и всю жизнь приходилось бороться с ней и с собой, даже не всегда хорошими средствами.

— Система системой, но ведь тогда были театры, каких сейчас нет

-А кто знает про сегодняшние театры? Прессу почитайте, все гениальны, спектакли — лучше не бывает

— Знаем, есть фестивали, на которых бываем, в городе нашем четыре театра, видим их уровень.

— До идеала, конечно, далеко, не все компоненты сходятся. Растем.

— Игорь Иванович, я не перестаю удивляться, как это вы с такой фактурой героя —любовника, смогли так замечательно вписаться в театр детский, юношеский и играть таких разных персонажей, животных. Работай вы в театре для взрослых, может быть, сыграли бы крупные роли мирового репертуара. Я иногда смотрю на вас и думаю: ему бы сыграть Лира или горьковского Бессеменова, а он — виртуозно пять малюсеньких ролей в мольеровском «Пурсоньяке» с упоением играет. К тому же, зритель здесь специфический.

— А как же его не чувствовать, если это мой партнер. Если он начинает бегать по залу, шуметь и развлекаться, бросать с балкона бутылки и конфеты, виноват, в конечном итоге я, потому что я стал ему не интересен, он на мне не сосредоточивается. А если он затихает, если смеется там, где мне надо, если он плачет там, где надо, если ему это интересно, то он мой партнер. Значит, для этого мне нужно постараться, чтобы заставить его быть внимательнее ко мне, чтобы он стал моим партнером. Я люблю этот театр. А вы подумайте, при нынешних-то режиссерах, для которых актер — вовсе не предмет заботы, еще не известно, что бы я играл. Тюз меня соединил с любимой женой, мы вместе еще в Перми работали. В «Свободном пространстве» мне хорошо, я востребован, режиссер меня понимает, зритель уважает, что еще нужно для актера?

— Игорь Иванович, вы с заслуженной артисткой России Мариной Наумовной Соколовой вместе много лет уже породнились и тем не менее, два художника в доме, это как совмещается? Вы живете гармонично, у вас возникают конфликты, как вам работается вместе, вы ведь режиссер всех моноспектаклей Марины Наумовны?

— Нормально. Конфликтует она. А я стараюсь все камни подводные обходить, придумываю какие-то вещи, с которыми она соглашается или нет. Она это пропускает через себя и получается, что мы вместе сочинили спектакль. Конечно, ей всегда нужен оппонент, а я удобный оппонент, меня можно и послать подальше в определенный момент.

Шутник. Актер до мозга костей. Самые трудные для него дни — это дни болезни, разлучающие его с театром. И пусть никогда не наступает для него время разлук. Пусть он будет здоров. Право, остальное у него есть.