Катарсис по Брехту

Второго октября в Орловском государственном театре «Свободное пространство» состоялось торжественное открытие нового 32-го театрального сезона

...на сцене реалистического театра место лишь живым людям, людям во плоти и крови, со всеми их противоречиями, страстями и поступками..."
Б.Брехт

Как пояснил в своей вступительной речи художественный руководитель «Свободного пространства» Александр Михайлов, нынешний сезон будет посвящен в основном новой немецкой драматургии, но в большом количестве будут представлены и пьесы российских авторов. Открывала немецкий сезон премьера — «Кураж», сomedia militare, она же — фарс по произведению знаменитого немецкого драматурга Бертольда Брехта.

О чем эта пьеса? О войне. О зле, которое она несет. О том, что даже с тех, кто ею кормится, она берет страшную плату. Главные герои — это предприимчивая и прижимистая маркитантка по прозвищу «мамаша Кураж» (Е. Крайняя) и ее дети: грубый, жестокий Эйлиф (Д. Зайцев), недалекий и предельно честный Швейцеркас (Д. Литвинцев) и немая Катрин (М. Рыжикова), чувствительная, и добрая девушка.

В оригинале пьеса носит название «Мамаша Кураж и ее дети». Творческая задумка режиссера, заслуженного деятеля искусств Росcии, Бориса Цейтлина изменила название пьесы, как несколько изменила и само действие, добавив в классическую постановку множество новых, временами шокирующих, идей. В интерпретации «Свободного пространства» произведение Брехта оказывается не просто фарсом, но постмодернистским фарсом, использующим все возможности постмодернистской эстетики и воплощающим важнейшие принципы эстетики Брехта, как-то: неприятие привлекательной стороны катарсиса, т.е. недопустимость желания зрителя пережить нечто подобное тому, что случилось с героями на сцене, и развенчание мифа о красоте страдания. Мамаша Кураж действительно переживает смерть всех своих детей, но она сама не испытывает уважения к своему горю, трагедия не делает ее образ светлее или возвышенней.

Трагедия, как в пьесе Брехта, так и в спектакле Бориса Цейтлина не несет зрителю очищения через катарсис и примирения с реальностью. Она вызывает чувство протеста и побуждает к борьбе. На это работает и сочетание, казалось бы, несочетаемого: противоречивость характеров и поступков персонажей, и шокирующий натурализм, как в сцене с зонгом Иветты-проститутки (Н. Исаева), и подчеркнутая театрализованность происходящего на сцене, где, как заявлялось вначале, снег — это бумага, а кровь — просто красная краска. Особенно хочется отметить такой прием, как синкретизм в спектакле различных видов искусства, в частности: театра и кино, «детской» и «взрослой» театральной игры, — такой коллаж шокирует зрителя и заставляет его запомнить впечатление от происходящего.

Милая детская песенка (в исполнении учениц музыкальной школы им. Калинникова) сама по себе вряд ли покажется нам чем-то особенным. Но когда в спектакле она идет сразу после решения мамаши Кураж остаться со своей немой калекой дочерью, вместо того, чтобы начать жизнь в спокойствии и достатке, резкий переход от зимней стужи и мрачной решимости оборванной Кураж к беззаботному пению нарядных девочек, похожих на ангелов, заставляет сердца зрителей сжаться. Возможно, это — воплощение того беспечального и безбедного счастья, которое недостижимо для Кураж и ее дочери.

Очаровательная персонификация тридцатилетней войны (1618–1648) в исполнении Алены Кивайло, периодически прерывающая фабулу пьесы комментариями и лирическими отступлениями, с самого начала четко очерчивает зрителю временные рамки повествования. И, тем не менее, мы видим массу исторических противоречий: начиная от «осовременненых» костюмов большинства героев и заканчивая похоронами генерала, за которыми герои наблюдают по телевизору. Таким образом, действие на сцене приобретает вневременной характер, как и проблемы, которые оно иллюстрирует. Проблемы войны и мира, нравственности, долга, перед собой и перед другими.

Кровавым ужасам войны, ее несправедливости и жестокости противопоставляется подвиг младшей дочери мамаши Кураж — Катрин, ценою жизни спасшей целый город. В постановке «Свободного пространства» он представлен в трех вариантах (что снова отсылает зрителя к традициям постмодернизма): документального фильма, свидетельства очевидицы и детского спектакля. Зрителю рассказывают, как погибла девушка, показывают, как этот подвиг сохранился в истории, но остается ощущение, что показали далеко не все. Таким образом, режиссеру удается, избежав излишнего пафоса, играть чувствами зрителя. «Несерьезная серьезность» детской постановки, чередующаяся с пронзительной экранной игрой Маргариты Рыжиковой и финальная колыбельная мамаши Кураж для своей мертвой дочери вызывает тот «антиаристотелевский» катарсис, который так ценил Брехт: катарсис, вызывающий высшую эмоциональную напряженность, но не заставляющий зрителя бессознательно поставить себя на место героя.

В заключение хочется отметить блестящую игру уже полюбившихся зрителю актеров: Елены Крайней, которая создала образ обаятельной Кураж (тогда как у Брехта этот персонаж внушает скорее отвращение, чем симпатию); Маргариты Рыжиковой, Николая Рожкова, Валерия Лагоши, Нонны Исаевой, — а также интересные и мастерски исполненные зонги под оригинальный аккомпанемент И. Хрисаниди. Этот спектакль «Свободного пространства» — пример нестандартного творческого видения режиссера, который в сочетании с авторской концепцией эпического театра заставляет зрителя задуматься над тяжелыми вопросами: нужна ли человечеству война? И, если нет, то когда же человечество об этом вспомнит?