Лёгкое дыхание «Свободного пространства»

Спектакль Геннадия Тростянецкого по «Маленьким трагедиям» Пушкина, премьера которого состоялась в театре «Свободное пространство», поистине смотрится на одном дыхании

Состоящий из двух частей-актов («Каменный гость», «Моцарт и Сальери»), он — как вдох и выдох. И дыхание его — легкое: «как зашипевшего аи струя и брызги золотые».

«Маленькие трагедии» Пушкина — хоть и маленькие, но трагедии, а значит, по закону жанра должны завершаться смертью героя. При всем разнообразии соблазнительных для художественного осмысления тем в этом пушкинском произведении самой жгучей для постановщика стала тема смерти. Не случайно из «Маленьких трагедий» Тростянецкий выбрал только две: те, в которых тема смерти звучит наиболее пронзительно — потому что дисгармония смерти контрастно соседствует в них с гармонией любви («Каменный гость») и музыки («Моцарт и Саль­ери»), потому что оба героя, обреченные на смерть, и Моцарт, и Дон Гуан, — воплощение жизнелюбия.

Спектакль Тростянецкого — импрессионистический: цель его — передать впечатление. Какое же?

...Ужаса смерти? Нет — торжества жизни смерти вопреки. Эта тема стала контрапунктом, объединяющим драматические «опыты»: «Моцарт и Сальери», «Каменный гость» Тростянецкого не только буквально созвучны музыкальному шедевру Моцарта — «Реквиему», они стали своеобразной сценической его иллюстрацией. Такое решение спектакля подсказал постановщику... сам пушкинский Моцарт:

Представь себе... кого бы?
Ну, хоть меня —
немного помоложе;
Влюбленного — не слишком,
а слегка —
С красоткой, или с другом —
хоть с тобой,
Я весел... Вдруг: виденье
гробовое,
Незапный мрак иль
что-нибудь такое...

Тема смерти, как и в моцартов­ском «Реквиеме», возникает в спектакле (и композиционно выстроенном, как музыкальное произведение) внезапно: вот дерзкий Дон Гуан («нахальный кавалер, со шпагою под мышкой и в плаще») — «влюбленный — не слишком, а слегка — с красоткой» Лаурой, «весел»... — вдруг ошеломлен «виденьем гробовым»; однако, отгоняя от себя наваждение, под «незапные», леденящие душу аккорды «Реквиема» пускается в танец с... безжизненным трупом убитого им соперника. Танец со смертью возникает и во втором акте, в «Моцарте и Сальери»: бездарный завистник (как характерно его признание — «я мало жизнь люблю»!) бесцеремонно-цинично «ведет» в танце умирающего Моцарта, как вампир, жадно ловя его последнее, легкое дыхание. Но благодать творчества («священный дар, бессмертный гений») неподвластна злодею — дух, как известно, живет где хочет. И, покидая обескураженного Сальери, животворящий дух (в спектакле — трепещущая белая бабочка) неистребимо вьется над неподвижным, подкошенным смертью Моцартом. Ведь для гения — смерти нет: дух вечен. Моцарт forever, Сальери — «чадо праха».

Итак, несмотря на мрачный трагедийный подтекст, у спектакля легкое дыхание. «Легко веющий над миром гений» — так сказал о Пушкине известный литературовед Вадим Кожинов, «веселое имя Пушкин» — сказал Блок. Да ведь и «композитор Моцарт Вольфганг Амадей», как замечательно сказано в стихах Давида Самойлова, «глядел веселым оком на людей». Безнадежный трагизм, подавленность мыслью о смерти были бы уместны где угодно — но только не в спектакле о Моцарте по Пушкину. Ведь для Пушкина

Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина.

«Цена всякой человеческой мудрости испытывается на отношении к смерти, — пишет Мережковский в статье «Пушкин». — Среди скорбящих, бьющих себя в грудь, проклинающих, дрожащих перед смертью, как будто из другого мира, из другого века, доносится к нам божественное дыхание пушкинского героизма и веселия:

И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть...

Именно стихия игры увлекала постановщика в работе над сценическим воплощением пушкинского текста. Классик предстал перед нами не в парадной застывшей монументальности. Пушкин в «Маленьких трагедиях» Тростянецкого — живой, игривый, легкий, неожиданный. Действующие лица в спектакле Тростянецкого — балаганные артисты: Моцарт и Сальери на глазах у зрителя виртуозно меняются костюмами итальянской народной комедии дель арте — и убедительны, каждый в свою очередь, в нарядах Пьеро и Арлекина, а Дон Гуан, как заурядный площадной лицедей, щеголяет в откровенно бутафорских усах, которые держатся на банальной резинке. Кому-то подобная вольность в трактовке покажется непозволительной бесцеремонностью. Подобно Сальери, кто-то проворчит:

Мне не смешно, когда маляр
негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр
презренный
Пародией бесчестит Алигьери.

Но Моцарта не смущала вольная трактовка его бессмертных произведений нищим уличным скрипачом, напротив, он восхищался новой жизнью своей гармонии. И дерзкий Тростянецкий, с заочного благословения Моцарта — Пушкина, делает ставку именно на балаганную эстетику. Говорят, это режиссер присоветовал художникам, оформлявшим программку спектакля, «испачкать» парадный портрет Пушкина (кисти Кипренского) пушкинским автопортретом в легкомысленном кепи. Так режиссер Тростянецкий демонстрирует свое творческое и, похоже, мировоззренческое кредо — веселая мудрость. И на пушкинском материале это выглядит органично — даже под звуки «Реквиема».

Потрясает способность режиссера улавливать и обыгрывать глубокие скрытые параллели различных художественных явлений — отдаленное созвучие, перекличку таких конгениальных произведений, как «Маленькие трагедии» Пушкина и «Реквием» Моцарта, Тростянецкий заставляет звучать в унисон, отчего достоинства того и другого становятся особенно явными.

Спектакль очаровывает не только режиссерским решением, он наполнен пленительными актерскими работами, за которыми завороженно следишь, не отрывая глаз. Не умаляя достоинств исполнителей мужских ролей (М. Артемьев, В. Лагоша, С. Иванов, Д. Литвинцев, С. Козлов — все это звезды театра «Свободное пространство»!), признаюсь, что работа актрис в спектакле показалась особенно яркой. Для режиссера Тростянецкого вообще характерно особое доверие к актрисам: это можно проследить на протяжении всего его творчества, начиная со спектакля «У войны не женское лицо» (Омский драматический театр), за который, к слову, режиссер получил Государственную премию в 1985 году, и заканчивая спектаклем о женщинах, любивших Пушкина — «О вы, которые любили...» (Пушкинский театральный центр, Санкт-Петербург). Можно добавить, что в данный момент на сцене питерского БДТ режиссер приступил к работе над спектаклем с говорящим названием — «Время женщин» (по роману Елены Чижовой, получившим литературную премию «Русский Букер-2009»).

Характерно, что и самую заветную роль в «Маленьких трагедиях» — Моцарта — постановщик доверил... актрисе и не прогадал. Блистательная травести «Свободного пространства» Маргарита Рыжикова в этой роли не дублирует своего Маленького принца из одноименного спектакля, любимого орловцами; перед нами не Моцарт-ребенок, но гений, сознательно оберегающий в себе детскость, а именно — незамутненное низким практическим опытом целомудрие и чистоту мировосприятия, так как это открывает ему дорогу в горние миры. «Не будете как дети, не войдете в Царство Небесное», — предупредил Христос. Это наставление верно и в отношении творческого прозрения. Посмотрите, с каким детским восторгом любуется открывшимися небесными безднами буквально воспарившая в творческом полете Моцарт — Рыжикова! Она похожа на мальчишку, впервые поднявшегося в небо на воздушном шаре... Она шаловлива и невинна, как ягненок... Но почему нас душат слезы? Потому что в каждом жесте, движении актрисы сквозит обреченность жертвы. На неизбежность жертвы указывает и костюм Пьеро. Но и жалующийся на несправедливость судьбы Сальери в первой сцене появится перед нами в этом символическом костюме, однако роль жертвы он только играет: зритель видит под белыми одеждами Пьеро пеструю одежду злобного мстительного Арлекина. Ах, Моцарт, Моцарт...

Ярким красным цветком распускается в «Каменном госте» Лаура (Лидия Пономарева) — имеется в виду не только «испанский» цвет ее платья: актриса красивая, гибкая, притягательная, как цветок. Темперамент и пластика — испанской танцовщицы. Она и существует на сцене, как в танце — неустанно передвигаясь в каких-то замысловатых па. Почему-то вспомнилось из Тарковского:

Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
...в свои владенья.

А как занятно было следить за преображением лилейно-холодной Доны Анны (Анастасия Беккер) — как она менялась на наших глазах, как переходила от внутреннего добровольного затворничества под сплошной вуалью, от ледяной сосредоточенности на молитве к постепенному оттаиванию (вот уже и любопытный взгляд из-под вуали!), к снисхождению, к сближению... И вот, когда поцелуй Дон Гуана окончательно пробуждает нашу спящую красавицу, появляется Каменный гость и увлекает обоих за собой... в некую страну белого безмолвия. Никакого загробного ужаса в сцене «пожатия каменной десницы»: вместо провала в преисподнюю — взметнувшееся в небо белое невинное покрывало Доны Анны. Не вниз, а вверх! Да полно, разве страшна такая смерть? («Что значит смерть? За сладкий миг свиданья безропотно отдам я жизнь» — Дон Гуан). Оба буквально за минуту до гибели преобразились, как будто стали готовы для новой, другой жизни — в истинной безгрешной всепрощающей любви. Там, на небесах...

По замыслу художника-постановщика Ольги Резниченко, сцена в «Маленьких трагедиях» должна быть пустой и черной. Нет, не как склеп, не как гробница. Как открытый космос. Как свободное пространство. А в самом центре сцены — белый подиум: как стартовая площадка для вознесшегося Моцарта и счастливых любовников.