Орловцы увидели воочию: «а Париж-то голый…»

В театре «Свободное пространство» весенняя премьера — французская комедия «Однажды в Париже» с раздеванием в прямом и переносном смысле этого слова

...когда важнее не «быть», а «казаться»?

Клод Манье назвал своё произведение «Блэз», показав, кто главный для него в этой истории. Автор пьесы известен как любитель водевилей, сын бедного переплётчика, собою красавчик. Стоит ли удивляться, что он так искусно и с видимым удовольствием обнажил и «разделал под орех» европейскую аристократию (в лице её представителя — молодого художника графа Блэза д’Амбрие), а заодно и семейство Карлье — поросль новой парижской буржуазии. По ходу действия пьесы автор раздевает ещё и четвёрку красивых женщин. И всё это с прятками, юмором, в вихревом ритме динамичного сюжета.

Талантливый режиссёр Вера Анненкова поставила коммерчески беспроигрышную комедию и «актёрский спектакль», где практически каждому исполнителю дана возможность показать свои возможности смешить и радовать зал. Известная нашему зрителю своими глубокими и стильными постановками на орловской сцене (от трагикомедии «Поминальная молитва» и философской притчи «В ожидании Годо» — до зефирной «Золушки» и искромётной восточной сказки «Аладдин»), в этом материале режиссёр, по её словам, увидела ностальгию молодых людей по «настоящему» в противовес «фальшивому». В искусстве, в жизни и в отношениях.

Ключ к этой идее — в заявленном арт-перформансе. И особой роли, отведённой оформлению сцены с использованием современных технических возможностей. Получив свободу творчества, художник-сценограф Сергей Тимонин, художник по свету Антон Юдаков и видеомейкер Михаил Маликов представили известные картины авангардистов прошлого века, создав атмосферу парижских богемных апартаментов, как бы противопоставив «Звёздное небо» нищего Ван Гога и тот достаточно пошлый трафарет, за который иллюстратор Энди Уорхолл выручил 80 миллионов долларов на аукционе Sotheby’s — губы Мерилин Монро, первого секс-символа эпохи, её цветные тени и солому волос. В жизни желание показать порок привлекательным побеждает?

Эпоха 60-х во Франции впервые так яро провозгласила всяческие свободы: слова, самовыражения, движения денег за счёт спекуляций, греха. Она не только про свободу, но и про «свободу от стыда и здравого смысла». Отсюда примета времени: форма — важнее содержания, главное — не быть, не стать, а показаться!

... аристократ в поисках лишнего франка: «же не манж па сис жур!»

Главный герой постановки мечтал бы выглядеть, как успешный художник, но он ленив, его картины-абстракции никому не интересны, их можно переворачивать, как заблагорассудится. В спектакле как бы обыгрывается воспоминание Кандинского, что идея абстрактной живописи у него возникла, когда он перевернул известную картину импрессиониста и заметил, что в перевёрнутом виде она выглядит лучше.

Блэз д’ Амбрие (артист Валентин Тюрин) похож на свои художества — в нём нет определённости, стержня, он постоянно перетекает от добра ко злу и обратно, не замечая перехода. Его характер и поведение свидетельствуют: перед нами «маменькин сынок», позёр и ханжа, главное для которого — не быть, но казаться.

Прислуге он поясняет: «Мне нужно, чтобы человек производил приличное впечатление».

Блэз — «пластилиновый» юноша. Он знает, что поступает дурно, но продолжает оправдывать себя и обвинять других в том, что делает. Женщинам он видится безвольным, податливым, поэтому каждая из них затевает с ним свою игру.

Статная манекенщица Женевьева (актриса Мария Козлова) расписывает для него всю аферу как по нотам, она же и контролирует её воплощение: «Если ты не сваляешь дурака, то скоро женишься на одной из самых богатых наследниц Парижа...». Манекенщица со средствами для него — запасная мать, доморощенный психолог и гуру личностного роста: «Вот почему ты неудачник! Слишком много рассуждаешь! Принимайся немедленно за работу. Подумать только — подписать пустой банковский чек он может, а намалевать пустяковую картинку — нет!»

Цинизм героев сам себя не разоблачает, он — часть мировоззрения поколения. «Так поступают все», «это обычное поведение», так прочитывается эта позиция приятия. Порок без зазрения совести выставляет себя напоказ, о нём можно поговорить, чтобы тут же забыть: «... посуди сама, моя козочка, ты говоришь, что любишь меня, а хочешь, чтобы я женился на дочери твоего любовника, причём ты по-прежнему останешься моей любовницей. Что ж в таком случае аморально, если не это?!»

Блэз не так наивен и беспомощен, как пытается казаться. Этот неунывающий жиголо умеет пользоваться женщинами в своих интересах: «Если даже твой фокус не удастся, то, по крайней мере, один раз поживём на широкую ногу!» Гедонизм, получение удовольствий любой ценой, бездумная лёгкость бытия («цветы жизни») стали модой.

Перед нами проходит галерея мошенников, лжецов и надувал.

Возможна ли в принципе трансформация Блэза?

...пустите провинциалку в Париж!

Если говорить о сценической судьбе юной Мари (актрисе Ольге Виррийской досталась сложная характерная роль с трансформацией героини), попавшей в этот вертеп разлюли-весёлого разврата, мошенничества по сговору и всеобщей лжи, то это ведь старая-новая история... про Красную Шапочку?

Ох, напрасно тётя давала наставления юной девице из провинции устраиваться на работу только к женщинам! Не доверяться красивым Волкам в этих парижских дебрях... не заговаривать с ними! «Тётечка говорит, что Париж очень опасный город, и она боится, что я буду выходить из дому по вечерам», — поясняет Мари, хотя сама уже не только пробежала по всем квартирам этого дома, но и получила кучу денег от какого-то одинокого господина, то бишь, седовласого Волка с тайными намерениями.

И Блэз пытается предостеречь Красную Шапочку Мари: «В Париже ... это опасно для такой девочки». Ведь «если какой-то мсье один как перст, этому могут быть две причины: или он не такой уж хороший человек, каким кажется, или не такой уж перст, как говорит».

Юмор в том, что ещё опаснее ей в квартире наедине с симпатичным юношей, в атмосфере домашнего борделя, задекорированного под мастерскую незадачливого художника-абстракциониста, где прячутся по шкафам эффектные женщины в ярком неглиже (страстную испанку «на час» зритель увидит в исполнении Ольги Чибисовой или Юлии Григорьевой).

Здесь ожидаемо никто не думает о семье, как о любви и верности. Перспективный тесть Клебер Карлье (Альберт Мальцев) без обиняков сообщает жениху-аристократу, что невеста — «круглая дура», а будущая тёща — «немного сумасшедшая». Какие же обстоятельства могут заставить человека, если он думает о продолжении рода, идти на такой брак?

Конечно, лёгкая комедия не предполагает глубокой проработки характеров. Если в первом акте Мари — испуганная дремучая невежда, которая не может «запомнить», как разговаривать по телефону, а через пару дней уже ведёт коммерческие переговоры по логистике и продажам, хочет раздеть Блэза, чтобы теперь он ей позировал... то логика характера нарушена? А история прошлой жизни героини искажена? Если же допустить, что провинциалка только придуривалась (не была, но казалась наивной), то очевидно, почему так легко она разрушает все его интриги (с невестой и с Женевьевой), целенаправленно «сдаёт» все его секреты — Блэз понравился ей. Так же быстро девушка соображает, что заякорить понравившегося ей парижанина можно с помощью денег, и вдохновенно отдаётся процессу их зарабатывания. Похоже, и в этом характере также больше расчёта и хитрости, чем чистоты и простоты.

... «современная жизнь — настоящий вихрь, мы с вами понимаем, почему люди с ума сходят!»

Спектакль «Однажды в Париже» динамичный. Стоит героям оступиться, сделав шаг — уже не удержать равновесие! Так, между установками для Блэза многоопытной лгуньи Женевьевы: «во время обеда не отвлекаться — ты великий художник, живёшь здесь уже пять лет и продаёшь картины по триста тысяч франков!», — которые должен уверенно отыграть нищий аристократ, живущий на её «заработки», и минутой, когда провинциалка Мари предложит ему: «Поцелуемся на прощанье?» — не проходит и недели.

Но для комедии-анекдота спектакль неожиданно затрагивает и вполне серьёзные темы. Вот отъевшийся после потрясений обыватель, любвеобильный бизнесмен Клебер Карлье, всеми фибрами тела устремился к достижению удовольствий любой ценой. Он пребывает в уверенности, что семейные ценности — пережиток, а сохранить видимость брака помогут «утешения на стороне». Ну, не Париж, а Вавилон, где смешались языки, правит гордыня денежного мешка, где, кажется навсегда, утрачены ориентиры...

А вот как в спектакле звучит мотив «лёгких денег». В Париже-Вавилоне не надо учиться, упорно работать, тренировать волю — жди счастливого случая (лотереи), ищи полезных людей и будь в шоколаде! На наших глазах материальное положение героев меняется невероятным образом. Блэз, уступив арендованную квартиру под дом свиданий будущему тестю, «заработал» больше, чем задолжал в банк, и может сменить неверную любовницу на свежую провинциалку. Мари, которую не брали даже прислугой, оказывается внезапно ещё и крутым дилером. А случайно размазав по мольберту в течение нескольких минут краски (так отмечено в ремарках автора пьесы), получает шанс стать обладательницей 2-х миллионов за её «работы» в модном направлении. Абстракционизм, активно оплачиваемый и продвигаемый в те годы, высмеивается, это он провозгласил «беспредметную композицию, «бессознательность» и «автоматизм творчества». Поэтому коммерческий эффект «картины» Мари в мире такого «искусства» возможен.

Звучит и тема закредитованности населения... «Если предъявят чек раньше, ты сядешь в тюрьму, это дело решённое, но внуши себе, что не предъявят... улыбайся!.. Я буду носить тебе передачи!».

Как это современно! Где же искать «луч света»? Возможно, в месте рождения Мари — во французской Бретани? Почему-то эту деталь автор особо подчёркивает. А мы знаем, что это провинция, где проживают потомки древних кельтов, мистический народ с древнейшими традициями.

А что, если автору — Клоду Манье — показалось: только на этом пересечении может возникнуть точка сборки общей судьбы и чего-то «настоящего» для аристократа (с тоской по утраченным материнским наказам) и юной, смышленой в коммерции бретоночки (со свежей памятью о них)?! Ведь только над их колыбелями ещё витал дух и авторитет предков!

Так прорывается здесь глубинный конфликт — растущая в ХХ веке пропасть между мирами отцов и детей.

Поможет ли воспоминание о прошлом своих предков молодым людям противостоять потоку «узаконенного» и «обыденного», красивого разврата? Или, оторвавшись от родной ветки, предавшись бурному течению парижской жизни 60-х годов, оба героя категорически отвергнут «этот заросший мхом опыт предков» и такие же «традиции семьи»?

Конец открытый.