К философу Фейербаху спектакль не имеет практически никакого отношения за исключением, разве что, фамилии главного персонажа. Это трагический монолог-исповедь актера, когда-то блиставшего в лучах славы, любимого публикой, но однажды ушедшего со сцены на мучительные семь лет забвения, в поисках смыслов, в поисках себя. Спектакль «Я, Фейербах» — это размышления, это раскрытие театральной кухни; это, как и наслаждение фейербаховским вином, лихорадочное желание снова стоять на сцене, которая призывает и притягивает актера.

«Ради этого я готов мириться даже с необходимостью приходить сюда, чтобы меня посмотрели, будто я никому не известен, будто я новичок», — искренне скажет со сцены Сергей Лысенко.

Пьеса, ставшая театральной постановкой, была написана немецким писателем и драматургом Танкредом Дорстом. Спектакль начинается с того, что в полной темноте за черным занавесом раздается звук зажженной спички.

— Свет! Включите же свет!

Действие пьесы происходит после репетиции в пустом театральном зале. На

сцене еще стоят детали декорации спектакля, который игрался накануне: лестница, стул... Фейербах, в черном костюме с бабочкой и с часами, остановившимися после смерти матери (в какой-то момент он разобьет их об пол), на артиста не похож, ему хочется походить на обычного обывателя, человека, профессия которого требует неброского и солидного поведения. Он старается правильно выражаться, однако манера говорить выглядит несколько экзальтированной. Фейербах — мастер подражания. Он стремительно меняет позы, «перевоплощается» в любую личность — от героев Брехта, Гёте и Бернарда Шоу до короля Карла из «Жаворонка» Ануя, сдабривает свою четкую речь «староитальянским» наречием. Впрочем, за всей этой актерской ширмой отчетливо проявляется состояние глубокой депрессии потерянного человека, оказавшегося в пустой комнате.

В постановке два действующих лица — собственно, сам Фейербах и некий ассистент режиссера (Александр Гаврилов), который, как кажется, находится здесь лишь для того, чтобы за своего наставника сделать «грязную работу»: избавиться от никому ненужного актера. Часто ассистент перебивает Фейербаха в самый неподходящий момент. Как только последний «вживается» в образ, ассистент начинает разговаривать по телефону, или, в одном из эпизодов, отвлекается на голос, который объявляет о доставке собаки.

— Какой еще собаки? Позвольте, но для чего в театре собака?! — решительно не понимает Актер.

Ассистент, не отрываясь от кипы бумаг, равнодушным голосом еще раз намекает «старому Актеру», что с тех пор, как он блистал на сцене, прошло много времени и теперь собака в театра стала чем-то обычным. В конце концов ее кому-то нужно «сбросить ее в бочку».

И все же до самого завершения спектакля не до конца понятна роль этого странного ассистента. В одном из эпизодов кажется, что Фейербах и вовсе спятил и на самом деле находится не в театре, а в сумасшедшем доме, а ассистент никто иной, как врач, который наблюдает за пациентом.

— Я, я не говорил «пациент», — будет кричать Актер, — вычеркните это, я сейчас, я сейчас найду другое слово!

Несмотря на равнодушие Фейербаху в другом эпизоде удается заинтересовать этого невольного слушателя. Он напомнит брехтовского наблюдателя, который сидит на обочине дороги, когда шофёр меняет колесо у машины. «Мне неинтересно там, откуда я еду, мне неинтересно там, куда я еду. Так почему я с таким нетерпением смотрю на человека, который меняет колесо?!», — кажется, должно вырваться из уст ассистента в финальной сцене. Она наступает тогда, когда несчастный Актер узнает, что режиссер лишь на несколько минут приходит в театр, но видел ли он Фейебраха, слышал ли его полный экспрессии и феерии монолог Карла? Вопрос, который остается без ответа. Вопрос, который загоняет Актера в еще большую депрессию...

— Если в театре нет режиссера, то и мне здесь делать нечего! — кричит он и хлопает дверью.

И вот, казалось бы, здесь брехтовский наблюдатель должен проявить себя. Ассистент на секунду замирает, наступает пауза, он чешет затылок, смотрит в пол, его взгляд что-то притягивает, он наклоняется, поднимает и...

— Фейербах, постойте! Вы забыли часы!

Часы, которые остановились вместе со смертью матери. Часы, призванные напоминать о былой славе? Или часы — как символ времени, которое бесследно прошло...

Но бесследно ли?..

«Я, Фейербах» — спектакль, едва ли способный оставить кого-то равнодушным. Игра актеров подкупает своей мощнейшей искренностью. Что говорить, если во время прощальных оваций 3 июня на глазах Лысенко выступили слезы...