Реквием безвременью

Пьесы Александра Вампилова в последние несколько лет переживают что-то вроде второго рождения на театральных подмостках

Да, разумеется, и автор — классик, и пьесы давно в школьной программе; и всё же откуда именно сейчас, спустя полвека после смерти драматурга, такой всплеск режиссёрского и зрительского интереса? Постановка «Утиной охоты» на сцене театра «Свободное пространство» вполне вписывается в эту картину. Попробуем найти в ней ответ на вопрос.

С работами режиссёра Виктории Печерниковой орловский зритель уже знаком, но спектакль «Утиная охота» для неё — это несомненный шаг вперёд. Выход на принципиально иной уровень. Не просто очередная вариация на тему классики и не пустячок в стиле ретро.

Спектакль выдержан во вполне академической манере (единственная роскошь — вставные вокальные номера). Текст пьесы оставлен практически без единой купюры, вплоть до ремарок. Вся напряжённость действия, весь захватывающий эффект спектакля — это чистой воды актёрская работа. Не просто самовыражение через текст — переосмысление текста.

Герой Вампилова — типичный литературный образчик «лишнего человека». Одарённый, праздный, одинокий и разочарованный: «Брось, старик, ничего из нас уже не будет». Продукт остановившегося времени. И сколько бы он ни прятал эту безнадёжность под личиной Питера Пэна, всё равно над ним довлеет вечный, как проклятие, вопрос «зачем?», сводящий на нет каждую его попытку действовать, обесценивающий каждую эмоцию, и в конечном счёте разрушающий всё вокруг него. Вот эту-то его суть, этот метафизический распад, эту «свёртку пространства» в пределах двухкомнатной квартиры и даёт нам сполна ощутить Валентин Тюрин в роли Виктора Зилова.

Зилов, разумеется, сам отчасти актёр. На наших глазах он преображается раз за разом, играя соблазнителя, ревнивца, манипулятора, жертву, циника, убитого горем сына — в зависимости от того, кем хочет предстать перед собеседником. Его многочисленные амплуа наконец превращаются в маски, которые он меняет в тщетной надежде обнаружить среди них своё подлинное лицо. Его цинизм, его легкомыслие, стремительная смена настроений, привычка свято верить в собственный вымысел — всё это оборотная сторона страха перед пустотой, безумная пляска над пропастью, пляска, в которой остановиться — значит упасть. С какого-то момента все его действия — отчаянные, беспорядочные попытки удержаться от падения, зацепиться за реальность. Игра захватывает его, заставляет на миг поверить в собственные изображаемые чувства, но стоит остановиться — и взгляд его поверх голов партнёров и зрителей устремляется в пустоту. В бессмыслицу, ужас, безвременье. Кто он, Зилов? Существует ли он? А если да, то где и когда? Действительно ли в конце шестидесятых или, может, в начале двадцатых нового века? «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»

Если главный герой видит себя лишь в глазах тех, для кого импровизирует, то на его окружение, в свою очередь, зритель вынужден смотреть глазами самого Зилова. Однако великолепное исполнение (актёрский ансамбль в спектакле действительно прекрасный) наделяет каждое лицо на втором плане собственной жизнью. К примеру, Галина в трактовке Елены Симоновой — фигура не менее трагическая, чем её муж. Её драма проста и парадоксальна: она бежит от любимого мужчины, пытаясь спасти от него же самого остатки своей любви к нему. Её не устраивают иллюзии. Её выбор — всё или ничего. Но чтобы отдать женщине всё — всего себя — мужчине это «всё» нужно как минимум иметь, а Зилов себя потерял. Галина — натура цельная, в отличие от Зилова, и всё же судьба её отмечена той же тенью, что и у него. Незаурядных женщин, подобных ей, увы, тянет к незаурядным мужчинам. А незаурядные мужчины в эпоху безвременья редки и зачастую искалечены. Они несут в себе проклятье одиночества.

Тем же проклятьем поражена и Вера (одна из лучших актёрских находок в спектакле). Портрет, созданный Викторией Саленковой, изначально не вписывается в навязанное Вампиловым клише. Её Вера — бродячий сюжет, героиня песен и горьких историй, женщина, которую мужчины довели до того, что она перестала различать их в лицо и по имени: «Привет, алики!» Она не вульгарна — она дерзка и надломлена, она бросает вызов всему и не боится последствий. Её можно назвать женским отражением героя — она тоже «лишняя» на свой лад, и горечь её разочарования не меньше его собственной горечи. Великолепный вокальный номер — довершение образа — выделяет её среди других женских персонажей. Если все остальные даны нам через призму зиловского взгляда, то она — единственное исключение. Иначе и быть не может: Зилов прошёл через её жизнь, ничего не поняв, не узнав в ней себя и оставшись для неё «аликом из аликов». «Колей» — единственным из всех — суждено было стать не ему. Зилов, вечный Протей, неспособен на то, что оказалось под силу Кузакову. Нелепому, толстеющему, комичному Кузакову. (В невзрачный портрет, набросанный автором, немного не вписывается роскошный актёрский вокал; ну да не в упрёк же это ставить Дмитрию Литвинцеву, в самом деле!) Кузаков если не мыслит, то чувствует на одной волне с Зиловым, он тоже представитель «потерянного поколения» («жизнь в основном проиграна»), но появление Веры — его единственный выигрыш — одним махом переносит его из стана проигравших в стан счастливых. А счастливые лица задыхающемуся от одиночества Зилову сейчас попросту невыносимы. Выбор песни для «эстрадного выхода» Кузакова ясно даёт понять: в нём видят предателя. Он ведь, в отличие от Веры, предстаёт перед нами целиком и полностью в восприятии Зилова — а тот в данную минуту его достоинств замечать не расположен.

Если Кузаков просто «попал под раздачу», то его напарник и партнёр по шахматам Саяпин для Зилова действительно воплощает все пороки их поколения. Именно Саяпин в дуэте с Валерией ярче всего представляет на сцене свою эпоху: её стиль, её фальшивое воодушевление, её плосковатый натужный юмор, её страхи и мелочный прагматизм. (Надо отдать должное Михаилу Неженцеву и Ольге Чибисовой: оба они остроумны и убедительны в своей пародии). И в то же время не Саяпин ли будет первым, кого мы встретим по выходе из театра? Круг его интересов по сути мало изменился со временем, как и сама его аморфная, податливая натура. На него невозможно обидеться, он ни в чём не виноват, весел и даже по-своему добр — и всё же способен привести в отчаяние. Трагедию Зилова по жизни сопровождает жизнерадостный саяпинский смех.

В любви Галины, горькой иронии Веры, дружбе Кузакова и слегка завистливом восхищении Саяпина Зилов, по сути, ищет только своё отражение. И вот он, как ему показалось, в какой-то миг наткнулся на идеальное зеркало: «Она же святая! Может, я её всю жизнь любить буду!» Ирина в исполнении Эльвиры Узянбаевой — это инженю в полном смысле слова. Амплуа, которое необратимо уходит в прошлое. Да и сама героиня видится Зилову какой-то диковинной, вымирающей дичью. Это знак: доверчивая способность верить в любую ложь — уже больше не достоинство в нашем мире. Наивный щебет Ирины уже не так умиляет и зрителя, и Зилова-охотника. Её роль сыграна. Судьба не угодивших зеркал известна: их разбивают.

Зато Кушак в ярком воплощении Альберта Мальцева — типаж бессменный и неистребимый. Всё у него ещё впереди... Актёр, не скупясь, наделяет своего персонажа чертами забавными, симпатичными и даже почти человеческими; однако неуловимого изменения мимики, интонации ему довольно, чтобы мы осознали: дразня его, Зилов ходит по лезвию ножа. Под внешностью обаятельного лопуха скрывается безликий казённый штамп. Пусть мелкая, но часть системы. Той самой, что и не таких Зиловых глотала, не поперхнувшись. Глотала, глотает и глотать будет.

Однако Зилов-то как раз не бунтарь. Парадоксы и нелепости системы он так же обходит или не замечает, как поступают и все остальные — и даже не обходит, а обтекает, играючи, за счёт гибкости актёрской своей натуры. Он не бунтует против правил игры. Он просто не принимает их всерьёз. Живя в ненастоящем мире, отказывается принимать всерьёз его блага (квартира) и катастрофы (увольнение). Играть — так с размахом: там, где для большинства людей начинается реальность, Зилов продолжает отрицать и её. Да и где здесь граница, если цена дружбе — копейка, если любовь — тоже игра (поверьте, это делается просто!), если всё обесценено: чувства, счастье, беда — всё, вплоть до отцовской смерти — и в конечном счёте до своей собственной. Единственное, что неподвластно никаким играм, что не даётся слишком просто, а значит, стоит усилий — это охота.

На охоте нет места притворству, зиловские таланты там бесполезны — и вечный везунчик Зилов в ней не знает удачи. На охоту не берут зеркал — и Зилов идёт туда с единственным человеком, которому безразличен. Но там его ждут эмоции, наконец-то реальные, подлинные — и плевать, что они-то и делают его никудышным стрелком. С тем же снисхождением, с которым он учит Кушака и Саяпина охоте на женщин, его самого обучают стрельбе по уткам, и он не замечает иронии. Но и охота — всего лишь иллюзия, обман чувств, а не выход — и эту мысль символизирует для нас зловещая фигура его спутника.

Дима страшен. Страшен, как Фортинбрас, как Чёрный человек со своей застывшей улыбкой. (Образ его успел прогрессировать со времён создания: за минувшие полстолетия все мы слишком хорошо узнали, на что способны пошлость, эгоизм и равнодушие, обученные стрелять). Эффект тем сокрушительнее, что знакомое актёрское лицо мы привыкли видеть совсем в иных ипостасях. Режиссёр явно работает на контрастах: сперва мягкий, интеллигентный юмор Альберта Мальцева для роли бюрократа Кушака; затем это триумфальное появление Андрея Григорьева, с его лучистой энергетикой, в безжизненной маске Димы. Но выбор верный: ничьё иное актёрское дарование не уравновесило бы так удачно мощную трагическую игру Валентина Тюрина. Их иллюзорный союз сродни союзу Фауста и Мефистофеля.

Парад масок, карнавальность происходящего — вот излюбленный сценический приём Виктории Печерниковой. Но на сей раз и комические вставки в эстрадном жанре, и даже безумная финальная летка-енка, которую Зилов под конец отплясывает один, не рассеивают, а усугубляют свинцовое, как туча, ощущение безнадёжности, повисшее над сценой. Всё это знаки повторяющегося, закольцованного времени, из которого не вырваться и от которого никуда не деться. Зилов в исполнении Валентина Тюрина — не человек из полувекового прошлого. Актёр играет своего современника. А может быть, и нечто большее. И мы, идущие в театр на пьесы Вампилова в 2020-х годах, тоже заблудились в этом круговороте. Это не нам нравится смотреть в прошлое. Это оно вернулось и смотрит на нас.

«Утиная охота» — первая главная роль Валентина Тюрина на подмостках «Свободного пространства», и приходится признать, что дебют этот нам суждено запомнить надолго. Молодого таланта такой силы и одновременно философской глубины орловская сцена не знала давно. Пожелаем же, чтобы его актёрская судьба сложилась счастливо, и будем с надеждой ждать его новых работ.