Театр как свобода

27 ноября в театре «Свободное пространство» состоялась пресс-конференция с драматургом Олегом Михайловым, автором пьесы «Клятвенные девы», ставшей литературной основой для спектакля Владимира Ветрогонова.

Сразу же после пресс-конференции драматургу предстояло впервые увидеть на сцене «Клятвенных дев»...

О драматурге: «обогревающие космос»

Известный драматург, киносценарист, лауреат многочисленных международных конкурсов и фестивалей приехал в Орёл впервые. Имя его стало известно широкому кругу орловских зрителей именно в связи с постановкой «Клятвенных дев» на сцене «Свободного пространства». Поэтому и разговор с журналистами касался в первую очередь драматургии, современного театрального пространства, проблематики новых пьес.

«Хороших современных драматургов много, — говорит Олег Михайлов. — Но мало смелых театров, которые решились бы протянуть драматургу руку помощи. Ведь хороший драматург — мёртвый драматург. Он уже не вмешается в работу режиссёра, а вот взять пьесу современного автора — это всегда риск и большая ответственность».

Вспоминается знаменитая сцена из «Театрального романа» Булгакова: «Разве уж и пьес не стало?.. Какие хорошие пьесы есть. И сколько их! Начнешь играть — в двадцать лет всех не переиграешь. Зачем же вам тревожиться сочинять? А „Плоды просвещения“ вам не нравятся? А ведь какая хорошая пьеса. И Милочке роль есть...»

Между тем современные драматурги, по мнению Олега Михайлова, попадают в так называемое «время Пинтера» — английского драматурга, общественного деятеля, который писал на злобу дня. «сейчас такой ритм жизни, — отмечает Михайлов, — что драматург и театр не успевают откликнуться на резонансные события. У нас не существует быстрого театра, из-за этого многие события остаются вне поля зрения. Мы пытаемся говорить о вечном, но при этом не осваиваем современные процессы. Драматурги не знают, о чём им писать, поэтому глобальных вещей стараются не касаться. Вообще, все мы, кто причастен к театру, занимаемся, как говорит Николай Коляда, „обогреванием космоса“. Это хорошо и красиво, но во многом бессмысленно».

Сам Олег Михайлов старается ничего не говорить о «будущем театра». Для него самое важное — человеческие истории. «Драматург зреет в среднем десять лет. Сначала все мы, конечно, говорим о себе, но потом постепенно приходит интерес к чужим историям. Я сажусь, чтобы рассказать конкретную историю, которая увлекла меня. И я должен рассказать её так, чтобы она так же увлекла режиссёра, актёров и зрителей. Пока драматурги будут рассказывать истории, которые будут волноваться, раздражать или, наоборот, заставлять смеяться, — театр будет жить».

О спектакле: «рассказать конкретную историю»

Пьеса, да и спектакль «Клятвенные девы» построены именно по этому принципу. Истории женщин-героинь спектакля завораживают своей естественностью, жизненностью — или, точнее, жизнеподобностью, потому что сам автор признаётся в том, что полностью выдумал всю фабулу. В качестве места действия выбрана Албания, отчасти позаимствованная из путевых заметок туристов, отчасти вымышленная. Перед нами — закрытое общество с настойчиво сохраняемыми традициями — всеми, вплоть до самых живодёрских. Для того, чтобы с первых же минут спектакля объяснить зрителю «что к чему» и максимально глубоко погрузить в происходящее, режиссёр Владимир Ветрогонов отдаёт вступительную ремарку на зачитывание вслух. Холодом жути, зримым ощущением мракобесия охватывает зрителя. Чёрные, почти монашеские платья.

«Теута — это я, — говорит засл. артистка России Маргарита Рыжикова, — и скоро я буду мыть дяде Кеки ноги».

«Это нормально, когда женщина моет ноги мужчине, отцу, мужу или брату», — подхватывает Татьяна Шмелёва (в спектакле — Старуха).

«В доме дяди Кеки темно всегда, в любое время года», — отзывается Виктория Саленкова (Лири)...

Всё действие происходит в небольшой промежуток времени, в доме дяди Кеки (который на самом деле не мужчина, а бурнеши, то есть женщина, принёсшая клятву целомудрия и ставшая «мужчиной по закону»). Для пожилого главы рода жизненно необходимо, чтобы в семье родился наследник — мальчик. Для этого можно пойти на что угодно, на любую жестокость. Кеки (засл. артистка России Нонна Исаева) женит сумасшедшего племянника Сали (внесценический персонаж) на сироте Розафе (Эльвира Кузнецова). Проделана тончайшая актёрская работа: в каждом действии проявляются взаимоотношения персонажей, их чувства, малейшие оттенки переживаний. Зритель на протяжении всего спектакля находится в напряжении: почему? Почему в доме дяди Кеки царит такая взаимная ненависть?

История каждой из женщин раскрывается постепенно, и каждая сцена — это изумление, поражение, словно от выстрела. Внешне смирившаяся Теута уверяет Лири в том, что им некуда бежать из окружающего безумия: мир вовсе не изменился, несмотря на прошедшие столетия, он по прежнему создаётся мужчинами для мужчин. А за этим смирением таится ненависть к старшей сестре Кекилии за погибшего сына, за искалеченную дочь. Эдона (Олеся Балабанова), жена их покойного брата, онемевшая после плена, бессловесная и не сопротивляющаяся обстоятельствам, хватается за топор, когда речь заходит о том, что Розафе нужно сделать аборт: она ждёт не желанного сына, а девочку. Сама Розафа, изначально беспомощная, умолявшая Лири о помощи, бросает ей жестокие слова, когда та просит взять её с собой. Лири же, внешне весёлая и бодрая, мечтающая о побеге, о свободе, верящая в то, что где-то есть другой мир, в котором женщина — человек, носит в душе память о том, как десять лет назад убила восьмилетнего ребёнка...

На сцене доминируют мрачные тона, скупая цветовая палитра в декорациях и костюмах подчёркивает монохромное восприятие мира. И небо — ярко-синее небо Албании, под которым происходит... словом, то, что происходит.

История «дома дяди Кеки» как будто высвечивается изнутри, превращается из огромного тёмного пятна в художественное полотно. Монологи героинь (хочется сказать «разрывают душу», но это слишком скупое и привычное сочетание слов) заставляют не дышать и при этом постоянно сбиваться в расстановке акцентов, разделяться на части в попытках сочувствовать. Бессмертная проблема палача и жертвы разворачивается здесь множеством возможных граней. Сегодня эта проблема особенна актуальна в семьях. Жертва обстоятельств — и палач семьи. Жертва одного члена семьи — и палач другого. Это знакомо каждому из нас, и поэтому столь пронзительно.

О свободе: «пересекая свет и тьму...»

Владимир Ветрогонов очень бережно работал с пьесой во время постановки. Свою роль здесь сыграло отчасти то, что текст «Клятвенных дев» очень плотен и ярок, максимально информативен. Режиссёр не сделал ни одной купюры, и единственным отхождением от текста стала гармоничная вставка — стихотворение Александра Володина «А девушки меж тем бегут...» в начале второго акта. Оно идеально вписалось в режиссёрскую концепцию противления и непротивления обстоятельствам, изложенным в спектакле.

Позволю себе небольшое отступление. На одном из форумов в начале года обсуждали пьесу «Клятвенные девы», и кто-то написал, что ныне в нашей стране подобное возможно «разве что в цыганских семьях ну или у староверов каких». В мае этого года визит к знакомой и её малолетним детям занёс меня в обычную деревню одного из районов Орловской области. Через несколько домов праздновалась свадьба, и автор этих строк собственными глазами видел вывешенную на заборе брачную простыню. Да, брачную простыню. Да, в сорока километрах от областного центра. Да, в двадцать первом веке. И да, мне сказали, что в этом нет ничего удивительного: так было и так будет. И люди будут продолжать «заедать» жизнь других — только потому, что когда-то заели их собственную. Как писала Марина об этом явлении Марина Цветаева, «Я задохнулась, и ты не дыши».

Поэтому «Клятвенные девы» — не об Албании. Не о том, что происходит (а может быть, и не происходит) где-то далеко. Это даже не о судьбе женщины в патриархальном обществе. Это о каждом из нас. Для каждого из нас. И не для того, чтобы «задуматься»: об этом невозможно думать, это нужно понять, осознать инстинктивно. И спектакль может помочь осознанию.

«Бегите же, пока бежится, а не снесёте головы — хотя бы память сохранится, как весело бежали вы...» Путь к свободе — всегда побег. А попытка побега карается расстрелом на месте.