Трёхгрошовая мораль

История, которую вы увидите, не имеет к вам никакого отношения". Странно начинать спектакль с такого обращения, не правда ли? Да и остроумный конферансье в начале как-то демонстративно долго не желает уделять внимание зрителю. Но это всего лишь увертюра. Чем дальше — тем... Однако все по порядку.

«Критическое отношение к реке заключается в том, что исправляют ее русло; к плодовому дереву — в том, что ему делают прививку; к передвижению в пространстве — в том, что создают новые средства транспорта; к обществу — в том, что его преобразовывают».

Б. Брехт.

В канун Международного женского дня была представлена на суд зрителя и сама многое осудила долгожданная премьера театра «Свободное пространство» «Трехгрошовая опера» (Б. Брехт). Выбор режиссера А. Михайлова по-своему рискован. Ведь этот крупнейший немецкий драматург ХХ века по праву считался бунтарем-новатором. В свое время он очень резко вел борьбу с «модой», с утратившим, на его взгляд, былую дерзость экспрессионизмом, с декадентским искусством. Так родилась история «этического театра».

«Трехгрошовую оперу» исполняют своеобразные герои — нищие, авантюристы, проститутки, бандиты. Натуры, кстати, необычайно цельные, выдержанные, самодостаточные, а главное — последовательные. Как всегда, виной всему расчет и возвышенные чувства, точнее — коварство и любовь, а если быть честнее — материальные интересы и зов плоти.

Джонатан Джеремия Пичем (заслуженный артист России В. Лагоша) — владелец фирмы «Друг нищего». Его специализация — «средства производства» для попрошаек: культяпки, костыли. Дело поставлено на поток. Весь Лондон разбит на участки, без соответствующей лицензии «частный бизнес» в условиях монополии, мягко говоря, несовместим с жизнью.

Столь же успешно идут дела у бандита Макхита по кличке Мэкки-Нож (М. Артемьев). Он вовсе не головорез, но и не Робин Гуд. Он джентльмен, как сам же себя именует, представительный глава треста, объединившего воров всех специальностей. Все беды, конечно же... из-за женщины. Мэкки тайно женился на дочери Пичема Полли (заслуженная артистка России Е. Шигапова), нежной, хрупкой, но не наивной. Новоиспеченный тесть не сразу оценил деловую хватку зятя и на первых порах по-родственному попытался его уничтожить.

Кто только не оказался втянутым в этот конфликт — весь деловой Лондон! Ситуация полна острого сарказма, хотя подана легко, иронично. Если представить действие в виде елочной гирлянды, ни одна из лампочек вроде бы не должна особенно слепить. Однако отчего же зритель попеременно то весело смеется, то многозначительно молчит, то одобряюще кивает, то в смущении опускает глаза?..

Пичем — оригинальный моралист. Он знает, что существуют сразу несколько моралей. Одна записана в его «офисе» на «учебных пособиях»: «Давать слаще, чем брать», «Без сострадания душа умирает»; другая может в любой момент привести его к разорению: «Человек обладает удивительной способностью становиться равнодушным». Поэтому так разнообразен парад-алле «сирых и убогих»: нищие всех категорий на любой вкус. А в это время — свадьба, свадьба! По воровскому обычаю. Макхит, «лучшая партия для девушки с высокими идеалами», и Полли, которая оказалась «настолько безнравственна, чтоб удачно выйти замуж», сочетаются закон... нет, просто сочетаются браком. Значения любых производных от слова «закон» в данном спектакле весьма расплывчаты.

Но вернемся к Полли. Она в белом, как и положено быть невесте. Стройна, красива, молода, романтична... Ее душа, наверное, поет что-либо нежное, сладкое. А сама Полли виртуозно исполняет песню пирата Джерри. О чем эта песня? О современной Ассоль (в некотором смысле), которая ждет и мечтает, мечтает и ждет... сорокаорудийный трехмачтовый бриг, чтоб отомстить своим врагам.

Нужно сказать, что сценическое действие не совпадает с фабулой пьесы. История героев прерывается комментариями Человека от театра
(Д. Зайцев), лирическими отступлениями, зонгами (не связанные с развитием сюжета сольные песни) на стихи Ф. Вийона и Р. Киплинга.

Спектакль как сама жизнь отвергает иллюзию непрерывности и строгой логичной последовательности происходящего. Помогает разрушить излишнюю метафоричность, как ни странно, музыка (композитор К. Вайль), которая вовсе не расслабляет, а, напротив, способствует работе мысли.

Время от времени у такого думающего зрителя поступки героев вызывают как бы впечатление неестественности. (Уточняю — поступки, а не мастерство, не талант актеров. Это неоспоримо). Привычка публики ставить себя на место персонажа сталкивается с серьезным барьером: вряд ли на месте героя постановки я действовал бы так же.

Господа, не будем лукавить: «Сначала хлеб, а нравственность потом». Хотя и морализовать тоже не будем. У этого чувства неестественности вполне объяснимые истоки. Важнейшим приемом, пробуждающим у зрителя критическое отношение к миру, Брехт считал «эффект отчуждения». Действительность в данном случае показана с неожиданной стороны. Характерная искусству типизация воплощена в живое наглядное отрицание шаблона.

Кроме того, с одной стороны — утверждается способность выбора человеком своего пути, с другой — мысль о почти неизбежном превращении всех выбившихся из колеи в преступников того или иного рода. «У человека есть на счастье право», но как его осуществить? Это уже чистейшая диалектика.

Посетители «очень приличного публичного дома», куда пришел Мэкки-Нож, не изменяющий привычкам, заняты вовсе не сеансом одновременной игры в шахматы. Но и герои мировой истории спотыкались на этом пороге. Уж не знаю, чем больше покорили зрителей актрисы в ролях служительниц Венеры — актерским мастерством или умопомрачительными фигурами!

Макхит арестован. Еще удар колокола — и приговор будет приведен в исполнение. Причем каждый из его «близких» так или иначе приблизил этот миг. И в их руках символические колокольчики звонят без всякого стеснения. На лицах — маски, но поступки не были прикрыты дешевой нравственностью: «Как аукнется, так и откликнется».

Третий трехгрошовый финал обещает быть далеко не счастливым. А по сути вина Мэкки давно уравновешена: «Что такое налет на банк по сравнению с основанием банка...» Может, поэтому две неудавшиеся «вдовы», Полли и Люси (А. Кивайло), еще недавно виртуозно исполнившие дуэт ревнивиц, надели свадебную фату с черными (хотя не такими уж «траурными») платьями. Вот она, трехгрошовая мораль: «Надо быть терпимее ко злу».

После просмотра спектакля было трудно говорить о «катарсисе», идеализированном еще Аристотелем. Постановка поражает эмоциональной силой, чистотой страстей, сочетанием броских лозунгов и сложных образов. Но никакого метафизического «очищения чувств» не происходит. И это поразительно верно. Иначе произошло бы примирение с действительностью, а реальная драма показалась бы театральной.

Разум — вот адресат «Трехгрошовой оперы». Даже сценография (художник И. Шулык) по духу «рациональна», но от этого не менее подвижна и образна. Над сценой — металлическая конструкция. Может, это колесо фортуны, довлеющее над судьбами героев, или карусель, позаимствованная с очередной «ярмарки тщеславия». При кажущейся скупости механистичности декораций возникает неожиданный эффект — с появлением артистов художественное пространство оживает. Весь секрет, как признался И. Шулык, — нацеленность на командную работу режиссера, актеров, оформителей.

Но только проницательный актерский взгляд способен открыть потайные грани искусства. Исполнитель главной роли М. Артемьев считает, что в постановке не прослеживается четкая граница «разум — чувство». Сарказм и своеобразная романтика все же сочетаются с рациональностью, пусть и в непривычных пропорциях. Если человек умеет видеть и слушать — непременно сделает для себя и логичные выводы, и яркие открытия.

Итак, вернемся к самому началу и продолжим недосказанное. «Не наша история в двух действиях» стала откровением. Чем дальше, тем правдивее.