В «Свободном Пространстве» состоялась премьера «Непорочного брака»

В минувшие выходные в «Свободном Пространстве» состоялась долгожданная премьера, о которой театр говорил неоднократно и с воодушевлением. Зритель смог оценить видение Гжегожем Мрувчиньским произведения Тадеуша Ружевича «Непорочный брак».

К слову, как и обещали создатели гротескной комедии, она получилась тонкой, невероятно красивой и лишенной какой-либо нарочитой пошлости, несмотря на довольно непростой в этом плане текст польского писателя и поэта о становлении мировосприятия юной девушки, ее, пусть и наивном, но далеко не глупом желании мира без сексизма. Конечно, главным украшением постановки стали эмоциональная и искреняя игра Валерии Жилиной (главная героиня, Бьянка) и ее актерский дуэт с Андреем Григорьевым (Беньямином).

О бережно и с любовью к человеку сшитой «ткани» спектакля речь велась 21 апреля на обсуждении после показа премьеры.

Режиссер спектакля, Гжегож Мрувчиньски, начал этот своеборазный круглый стол с рассказа о Тадеуше Ружевиче. Он отметил, что на родине тот является одним из самых известных признанных польских поэтов, а так же драматургов и писателей; Ружевич — член Баварской и Берлинской академий художеств, почетный доктор университетов Польши, лауреат порядка 30 премий. В молодости он прошел тяжелую школу жизни, был партизаном. Сегодня к его имени относятся с пиететом. Пьесу «Непорочный брак» или «Белый марьяж» называли скандальной, на сцене драматического театра она ставится впервые в России. Почему она вызывает в обществе разногласия, попытались разобраться участники круглого стола.

Инга Радова, театральный критик:
«На мой взгляд, сам выбор пьесы актуален, именно в данный момент, потому что темы затронуты гуманистические. Но они колючие и взрывоопасные в контексте патриархального мировоззрения. Одна из главных тем — это взросление женщины, это переход из девочки в девушку, который совпадает с тем моментом, когда она сталкивается с обществом, становится винтиком в механизме, который строится по общим законам. Она ощущает себя не свободной личностью, а марионеткой. Помимо этого аспекта, я также считаю, что затронута для России очень актуальная тема хамства. На самом деле это большая трагедия, которая разыгрывается в судьбах конкретных людей. Я это увидела в одном из главных персонажей спектакля — это отец главной героини (прим.ред. — исполняет Валерий Лагоша), который, как мы видим, недоволен тем, что у него родилась девочка, он не хочет на нее смотреть, не разговаривает с ней, неуважительно относится к своей жене и так далее. Есть в пьесе и хамство со стороны женщин. Образ хама можно взять в более широком смысле. Это вообще библейский образ, для которого свойственны циничность, чувственность, он ведет себя абсолютно естественно, но не праведно. Русские писатели сравнивают хама с образом антихриста. И как духовное явление оно возрастает в тех местах, где есть духовная дезориентация, духовный вакуум».

Владимир Ермаков, писатель:
«Сейчас Орел стоит на месте, но у меня есть ощущение некоторой деморализованности от этого спектакля и от этой пьесы. Это правильное ощущение, и, наверное, очень своевременная постановка. Я не буду говорить о чисто театральной стороне, хотя восхищен ей. Я наблюдал по краям мизансцен и видел абсолютную тонкость и проработку режиссуры. Прекрасные новые лица в составе знакомой труппы очень органично в нее вписались. Для себя я засомневался в подзаголовке пьесы, что это гротескная комедия. В контексте времени это скорее гротескная трагедия. Я ощутил именно черную сторону пьесы. Я бы предложил такой заголовок условный: душа и дупа (польское — прим. ред). Именно два этих начала. Это именно образ Божий в человеке, который стремится поэтизировать свое существование, романтизировать его, и то, что Толстой называл «животное человека». На мой взгляд, это «животное человека» сейчас отбилось от рук и дичает, хамеет на глазах, и это становится очень большой проблемой. На мой взгляд, основной конфликт пьесы это даже не конфликт психологии, а конфликт языка. На одном языке мы говорим о достижениях культуры, о цивилизации, а вторым языком мы пользуемся в обыденности. Язык наш обиходный выродился. Философ, филолог и знаменитый эссеист Михаил Эпштейн среди своих языковых экспериментов развил проективный словарь для русского языка. Он ощущает, что на рубеже тысячелетий, на смене каких-то культурных парадигм, язык не успевает. В пример приведу одно из предложенных им слов «любля». Он считает, что для выражения высоких чувств в русском языке есть очень много слов, спасибо нашим классикам, начиная от Аввакума. А для обыденной стороны, о чем эта пьеса, у нас нет приличных тем. Все, в общем-то, неприличные. В этом-то проблема, потому что человек, как личность, воспитывается языком, он возрастает в языке. И у двух сестер-героинь нет языка гармоничного, который мог бы совместить физиологию человека и психологию. Впечатление действительно сильное. Выходишь в растерянности и признательности за то, что таким нетравматическим образом заставили об этом задуматься«.

Ольга Касухина, журналист:
«Гжегож решил собрать какие-то пороки в одном определенном месте и запустить туда юных, неопытных, дать им возможность как-то самовыразиться. Они взрослеют. Вокруг невинных героев такое скопление пороков. И она, и он созрели к любви, но их напугали физиологией. Но мне кажется, финал пьесы — это еще не финал истории. И все у героев будет хорошо».

Ольга Муратова, заведующая литературной частью театра «Свободное Пространство» :
«Пьеса была написана в 1973 году, но время, о котором идет речь, совпадает с эпохой русского декадентства, когда здравствовала Зинаида Гиппиус; Блок жил с Менделеевой в „белом браке“. Это было очень модно, „марьяж бланк“. Люди разрывались между дьявольскими началами, пороками и какими-то очень возвышенными представлениями о горнем, высшем мире, какое мы встречаем у В.С.Соловьева. Тема метаний между плотью и чем-то высоким волновала всегда, начиная с момента изгнания из рая. Мы не будем привязываться к эпохе и говорить, что будет в их жизни дальше. С точки зрения какой-то бытовой истории рассматривать ее достаточно странно. Этим текстом современная драматургия была потрясена».

Гжегож Мрувчиньски, режиссер:
«Несколько недель тому назад российский кинорежиссер Александр Митта рассказал на канале „Культура“ (прим. ред. — программа „Наблюдатель“ от 28.03.13), что современный артист и поэт не имеет никакого влияния на общество. А кино? Пятьдесят процентов владельцев кинозалов получают прибыль за еду: попкорн и Кока-Колу. Так что же все эти „Золотые пальмы“, „Медведи“? Фильмы, которые отмечают высокой наградой, не показывают практически в России. И я подумал: это же бойня! Человек выбирает мясо, развлечение, а не филармонию. Это ситуация, которая произошла в пьесе Мрожека „Бойня“ (прим. ред. — постановка в театре „Свободное Пространство“ 2006 года Гжегожа Мрувчиньски). У людей такая жизнь сложная, зачем им Бах, зачем им Моцарт? Диско! Дуф-дуф-дуф-дуф. Массовый зритель выбирает „бойню“. Но я не против, потому что, если у него никакой культуры нет, пусть будет эта попса.
В „Непорочном браке“ звучит музыка Майера и Баха. Я всегда сам занимаюсь музыкальным оформлением спектаклей. .
С художником спектакля Кариной Автандиловой мы приняли решение, что эту постановку будем делать в стиле ретро.
Финал — это мой ребус. Я люблю пьесы, которые неоднозначны, дают простор возможностей, развития. И финал поэтому загадочный, его можно видеть и понимать в разных планах. Кто-то подумает, что это пошло, кто-то подумает, что история рассказана про семью... Мужчины построили этот мир для себя. Героиня Леры Жилиной хочет быть равной. Она считает себя неполноценным человеком даже в 21 веке».

Александр Михайлов, художественный руководитель театра «Свободное Пространство»:
«Мне очень приятно слушать все, что вы говорите, и такой отклик редко бывает. Когда работа над спектаклем только начиналась — еще с выбора пьесы, потом встреча с артистами, потом репетиции,- никакой идиллии близко не было. Среди тех, кто здесь сидит, не было сторонников этой пьесы. Потому что, когда ее читаешь, при всем нашем опыте культурном думаешь: „Ну зачем, неужели в польской литературе нет ничего другого?“. Поэтому я хочу выразить огромную благодарность пану Гжегожу, который героически сделал этот спектакль так, что у нас не осталось даже сомнений в том, что эту пьесу надо ставить, в том числе и в России. У Ружевича очень непростые отношения с Господом Богом, это понятно из его творчества. Мне кажется, что он верующий человек, но у него большие претензии к Богу. У него есть замечательная фраза, которая определяет его кредо: „С того момента, когда Бог оставил человека, единственное право писателя — это любить человека и сочувствовать ему“. Больше ничего не остается. Поэтому кроме замечательной иронии, которая имеется в этом спектакле, есть здесь еще и любовь к этому абсолютно несовершенному человеку. И в этом для меня совершенная ценность этой постановки».